Кристиан Флаке Лоренц считает, что вряд ли вклад группы Rammstein в популяризацию немецкого языка когда-то будет замечен. Он слушает в машине Анну Нетребко и надеется, что концерт 2 августа в Санкт-Петербурге будет не менее фееричным, чем прошедший московский. Об этом бессменный клавишник Rammstein после триумфального выступления в столичных «Лужниках».
— На главном российском стадионе 60-тысячная аудитория подпевала вам по-немецки. Многие из ваших фанатов, любя Rammstein, даже выучили язык. В России за популяризацию русского языка и литературы за рубежом вручают медаль. А как на вашей родине отмечены аналогичные заслуги Rammstein?
— Никак. Вряд ли наш вклад в популяризацию немецкого языка когда-нибудь будет замечен. В Германии к нам относятся далеко не так положительно, как за ее пределами. И не превозносят до таких высот, чтобы чем-то награждать. Я бы назвал это чувство недоверием. Мы много играем за границей, видимо, немцы считают нас предателями. Не нравится им, что нас любят в других странах, что мы там много работаем.
— Странная ревность. На мой взгляд, вами стоило бы гордиться.
— В Германии, наверное, это еще не осознали. Да и не обсуждается там влияние Rammstein ни на музыку, ни вообще на что-либо.
— Очень плохо.
— Ничего страшного, ну их.
— Вы всегда так скромны?
— Только ранним утром.
— Rammstein еще сравнивали с большим кораблем. Он неповоротлив, тяжел, привести его в движение очень сложно. Но когда эта махина набирает ход, ее уже не остановить, так как приведены в действие множество моторов. Они работают очень громко и слаженно, и корабль на полном ходу движется только в одном ему ведомом направлении.
— Глядя на то, что происходит на ваших выступлениях, кажется, что, будь у фронтмена группы Тилля Линдеманна желание, он мог бы командовать армией. Зрители готовы идти в огонь и воду за своим полководцем.
— Похоже на то… Мне сложно к этому что-либо добавить.
— А вы в армии служили? В ГДР, где прошла ваша молодость, это было обязательно.
— Старший брат служил. Он-то меня и предостерег от армии. Брат рассказывал, что армия — далеко не красивая картинка, а совершенно точно — страх и ужас. Просто сплошные мучения. А в мое время, если ты планировал получить достойное образование, армии нельзя было избежать. Если хочешь поступить в институт, то после школы в обязательном порядке три года отслужи родине. Только имея хотя бы низшее воинское звание, молодой человек получал право учиться дальше. Поэтому я не мог учиться.
— Да, запугал вас брат…
— Не совсем так. Против службы в армии он ничего не имел против, а вот отношения между солдатами, дедовщина — это было страшно. Те, кто уже послужил какое-то время, всячески изголялись над новобранцами. Их методом подавления были унижения и издевательства.
После таких предостережений я, естественно, не захотел идти служить. Когда окончил школу, передо мной стоял выбор: что же делать? Высшее образование не могу получить. В армию не хочу. И что тогда — в тюрьму? Я жил в Берлине. У меня было много друзей, которые тоже подпадали под призыв, и мы вместе придумывали различные трюки, чтобы его избежать: прятались, переезжали с одной квартиры на другую, организовывали попадание в больницу…
— И чем закончились ваши «прятки»?
— Я для себя нашел выход в музыке. Решил серьезно заниматься. У меня уже тогда был псевдоним Флаке, а полиция и военные, которые за мной охотились, об этом не знали. Ну Флаке и Флаке. Короче, меня не трогали. Конечно, долго я бы не смог так прятаться. Но на мое счастье в Германии произошла смена режима. Это меня и спасло. А так, наверное, я бы точно сел.
— Когда вы слушаете «Стену» Pink Floyd, у вас не возникает ассоциации с Берлинской стеной, которая пала?
— Я очень люблю эту английскую группу. Но «Стена» была написана еще до падения Берлинской стены. Нет у меня таких ассоциаций. Думаю, там происходит метафорическое сравнение. Как я понимаю, речь идет об отношениях между учениками и учителями, детьми и родителями — словом, между поколениями.
— Вы помните момент, когда Берлинскую стену разрушили? Какие надежды на будущее у вас были связаны с этим событием?
— Конечно, помню, каждый взрослый немец помнит о том важном времени. У нас были надежды, что из ГДР получится сильная крепкая страна с хорошо развитой демократией.
— Михаил Горбачев, инициатор сноса стены, для вас был героем?
— Конечно! А как еще назвать этого смелого человека?
— Вы случайно с ним не знакомы?
— А как же! Мы встретились на вручении музыкальной премии в Кельне. Уж где-где, а на этом мероприятии я не ожидал его увидеть. Нас представили друг другу, и мы немного пообщались.
— Вам не кажется, что хеви-метал — вымирающий музыкальный жанр? Такие коллективы, как Rammstein, еще пытаются держать его на плаву, но ему энергично наступают на пятки рэперы, попса, современные электронщики.
— Такое, конечно, есть. Нам уже немало лет, и мы не можем каждый раз представать новой группой. То есть существуем в стилистике, которую избрали себе при рождении. Заново завоевывать аудиторию, придумывать какие-то приманки — это не для нас. Но если бы я сейчас был молодым человеком и только создавал группу, то, возможно, предпочел бы другие музыкальные направления.
— И с кем бы вы себе изменили? Какую музыку выбрали?
— Что-то связанное с электроникой. Ваял бы крутые аранжировки, стилизованные под современную музыку.
— Прочла в вашей книге «Долбящий клавиши», что ваше любимое дерево — береза. Решила подарить вам на память кружку из бересты, сделанную русскими мастерами.
— Спасибо. Это оригинальный подарок. В России очень много берез. Можно множество кружек сделать. А у нас в Германии из березы делают только сувенирные расчески. Так что ваши мастера креативней.
— В жизни вы спокойный и позитивно настроенный человек. Но в книжке много размышляете о смерти. В связи с чем приходят такие тяжелые мысли?
— В связи с тем, что я понимаю: время быстротечно, всё когда-либо кончается, в том числе и жизнь. Но вы правы, настроен я спокойно и позитивно, потому что осознаю ценность жизни и знаю, как нужно дорожить каждой ее минутой.